Универсалистская империя: Проблема добивания 

Ростислав Ищенко 

В мире есть всего два государства, которые невозможно добить военным путём даже в случае победы над ними: Россия и США. Причина — наличие ядерных арсеналов и средств доставки, покрывающих всю планету. Разумеется, ядерные арсеналы есть и у других государств. Они достаточны для того, чтобы сделать прямую агрессию против них невыгодной по соотношению цена/качество в большинстве случаев.

Тем не менее в случае принципиального столкновения не только северокорейский, индийский, пакистанский и израильский, но даже британский, французский и китайский ядерные арсеналы не являются достаточными для того, чтобы служить стопроцентной гарантией сдерживания желания вероятного победителя навсегда снять проблему реваншизма побеждённого (как была решена древними проблема Ассирии или варварами проблема Рима). У всех, кроме России и США, либо боеголовок мало, либо мощность их недостаточна, либо средства доставки не позволяют достичь территории противника или слишком мало тех, которые могут достичь (соответственно, системы ПВО/ПРО преодолеет ещё меньшее количество). 

Очевидно, в ближайшем будущем Китай доведёт свой ядерный арсенал и средства доставки до уровня, сопоставимого с российским и американским, но на данном этапе размер территории и количество населения, позволяющие Китаю десятилетиями воевать на истощение и ждать, когда враг устанет, являются более надёжной гарантией от добивания в случае поражения, чем его ядерный арсенал.

Но и данный фактор (размер территории и численность населения) для Китая уязвим. Сложные (по природным условиям) для оккупации противником территории (Тибет и Восточный Туркестан, сегодня именуемый Синьцзян-Уйгурским автономным районом) настроены сепаратистски по отношению к китайскому правительству, процесс их китаизации только начат и закончится нескоро, китайцы не могут отступить туда, они там просто не прокормятся. Мощная экономика Китая жизненно зависит от мирового рынка и обеспеченной внешней торговли, она до сих пор на 70 проц. экспортоориентирована и при определённых условиях может сложиться как карточный домик, после чего додавливание любого сопротивления на традиционных китайских территориях (на которых проживает 90 проц. населения и практически 100 проц. ханьцев) станет вопросом времени, а не принципа.

Так что на сегодня Китай — страна, которую добить очень трудно, но, в принципе, при определённых условиях возможно. Трамп пытается создать такие геополитические условия, которые поставят перед Китаем вопрос о выживании как государства и нации и заставят его согласиться на американские условия взаимодействия.

В этом главная американская проблема, которая не позволила США закрепить и удержать за собой завоёванную в начале 90-х глобальную гегемонию и которая сегодня обесценивает все их усилия эту гегемонию сохранить, разрушая любые, самые продуманные и просчитанные, надёжно обеспеченные ресурсами планы, превращает каждую очередную тактическую победу США в стратегическое поражение.

Характерна ситуация, сложившаяся с доживающей последние недели или месяцы Украиной. США уже в 90-е с лёгкостью установили контроль над украинской политикой. Но после этого им стало нечего предложить Киеву, кроме войны с Россией.

Дело в том, что до определённого момента, примерно до Гражданской войны 1861–1865 годов, США развивались как универсалистская империя. Чёрные и цветные были гражданами второго сорта, индейцы (те, которым удалось выжить в резервациях) — полугражданами или гражданами третьего сорта. Но для белого большинства действовал принцип тотального равноправия, независимо от того, какая территория когда стала частью США и в какой момент получила права штата. Работала последовательная схема: оккупация — зачистка от местного населения — колонизация белыми американцами (как правило иммигрантами в первом поколении) — достижение экономической самодостаточности — получение территорией статуса штата. При этом права меньшинств (кроме индейцев) достаточно быстро (с точки зрения истории) подтягивались к правам белого большинства, да и доля расовых меньшинств в населении США постепенно росла.

Но после Гражданской войны США завершили этап экстенсивного развития и перешли к развитию интенсивному. Территориальный рост практически прекратился, новые территории (Филиппины, Куба, Пуэрто-Рико, острова Тихого океана, кроме стратегически важных Гавайев) не имели ни одного шанса получить статус штата. Они оказались фактическим колониями в статусе полунезависимых протекторатов. 

Но практичным американцам классический европейский колониализм (с оккупационными войсками, колониальными администрациями и «бременем белого человека», ответственностью «за тех, кого приручили») показался слишком затратным. К тому же мир был уже поделен между европейскими державами, а США в то время были ещё слишком слабы, чтобы конкурировать с ними всеми по всему миру. Максимум, на что их хватало, была доктрина «Америка для американцев», закреплявшая финансово-экономическое доминирование США в Латинской Америке, и то его постоянно необходимо было отстаивать от «гадящей англичанки», норовившей оспорить привилегии, нарезанные американцами самим себе и вынуждавшей США постоянно подкреплять финансово-экономическое господство военно-политическими операциями. Именно тогда американскую политику в Латинской Америке стали называть «дипломатией канонерок» и «политикой большой дубинки».

Аналогичным образом американцы пытались конкурировать с европейцами в установлении политического и экономического контроля над Японией и Китаем. Ну а после Второй мировой войны, подтолкнув «деколонизацию», США смогли сделать весь мир ареной своей «политики открытых дверей», когда в двери, «открытые» американским флотом и морской пехотой, входил американский бизнес и больше никого туда не пускал. США превратились из зародыша универсалистской империи в империю колониальную (или, если угодно, неоколониальную), рассматривающую весь мир как свою колонию.

У колоний был разный статус, европейцы, например, играли роль «своих дикарей» и туземных войск, обеспечивавших администрирование и военно-политический надзор над колониями второго и третьего порядка, но для Вашингтона все были колониями, обязанными выполнять любые указания американских послов (фактически действовавших в статусе прокураторов).

То есть американцы перешли от метода интеграции новых народов и территорий в универсалистскую империю к методу неоколониальной эксплуатации новых народов и территорий, у которых не было больше ни одного шанса попасть в состав универсалистской империи и пользоваться там равными правами с имперскими старожилами.

На определённом этапе этот подход давал существенный экономический выигрыш: колонии сами себя администрировали, за всё плохое отвечали местные «независимые» власти, а всё хорошее было впереди, «когда мы станем как американцы» (легенда о том, что американцы хорошо живут потому, что лучше других работают, была очень живучей, многие народы даже пытались полностью копировать американскую политическую систему в надежде «стать как они»).

Но всё это могло работать лишь до определённого момента — пока система развивалась и её ресурсная база росла. В это время всего хватало всем и даже низшие слои колониальных обществ могли заметить некоторые «улучшения»: джинсы, «Макдональдс», подержанные автомобили и прочие признаки «высокой цивилизации». Кое-где в третьем мире даже возникали реальные островки благополучия. Это случалось, если местным очень везло и их стратегическое положение было столь важно для США, что последние были готовы отказаться от части неоколониальных доходов с данной территории ради достижения политической стабильности, а в довесок появлялась ответственная местная политическая элита.

Так возникали Тайвань и Сингапур, но в большей части даже стратегически важных мест местных уболтать не удавалось и там всё равно царил Южный Вьетнам или Южная Корея, относительная стабильность и благополучие в которой наступили только к концу 70-х и то только благодаря тому, что вся страна фактически стала огромной военной базой США и Вашингтон постепенно навёл там относительный порядок. Именно относительный, поскольку коррупционные скандалы сотрясают эту страну до сих пор (ни одно правление не обошлось без них). Убери сейчас из Республики Корея американских надсмотрщиков — и собственная власть быстро вернёт её в 60-е.

Как уже было сказано, контроль американцев за неоколониальными администрациями, заставлявший их вести себя более-менее прилично, осуществлялся точечно — только там, где без него было не обойтись. В принципе же США были заинтересованы именно в коррупционных компрадорских режимах: их воровство обходилось дешевле, чем даже минимальный учёт национальных интересов «союзников», а прибыль местные коррупционеры, закрывавшие глаза на любые нарушения законодательства, обеспечивали американским компаниями более высокую. 

Результат — борьба против компрадоров и коррупционеров, начинавшаяся в большинстве стран как попытка решить внутренние проблемы, быстро приобретала антиамериканский, национально-освободительный характер, постепенно, незаметно перенапрягая силы гегемона. До определённого момента это перенапряжение не было заметно, и американцам казалось, что мелкие неурядицы на периферии их глобальной неоколониальной империи постепенно решатся, да и не так уж они вроде бы и важны. Но когда США решили вступить в такую же борьбу с Россией и Китаем, от которых они также требовали финансово-экономического самоотречения и военно-политического послушания, выяснилось, что схема больше не работает — ресурсов не хватает.

Универсалистская империя предполагает добивание любого противника. Не по принципу «всех убьём», а по принципу — территорию включим в состав империи, население постепенно ассимилируем (ну или прогоним через «плавильный котёл», как кому больше нравится или как у кого сложилось исторически). Колониальная империя не может позволить себе такую роскошь, как добивание. Ей «независимые» протектораты, на территории которых не действует имперское право и не гарантируются никакие свободы, никакие социальные обязательства, нужны для извлечения из них прибыли с минимальными собственными вложениями или без таковых.

В результате через какое-то время сброс напряжения в колониях, обеспечиваемый сменой под имперским контролем одной коррупционной элиты на другую, не менее коррупционную и компрадорскую, перестаёт работать, и колонии становятся всё менее управляемыми. Их ещё можно подавить военной силой, но это противоречит главному принципу неоколониализма — извлечение прибыли с минимумом вложений. Контроль становится всё дороже, а прибыли всё меньше. Конечный итог — надрыв неоколониальной империи по причине потери бизнесэффективности.

Неколониальная империя обречена на поражение в обозримой перспективе. Но у универсалистской империи свои трудности. Самые большие трудности испытывает универсалистская империя в экспансионистском варианте. Она стремится осчастливить весь мир, создав универсальное государство на базе господства какой-нибудь очередной «научной» идеологии. Если действовать не спеша, в этом нет ничего невозможного. Но сам характер идеологизированной экспансионистской универсалистской империи требует спешки. Разве можно, обладая «научным» методом осчастливливания всего человечества, допустить, чтобы миллиарды людей в нескольких поколениях томились в тьме «ненаучных» представлений? Поэтому экспансионистская империя торопится осчастливить мир в течение жизни и активной деятельности первого же поколения своих создателей. Всех пугает, заставляет объединиться против себя и рушится, не выдержав напряжения противостояния всему миру.

Второй тип универсалистской империи — неэкспансионистский. В историческом плане представлен Россией, Китаем и в определённой мере Византией. В данном случае добивание врага в виде его интеграции в империю и ассимиляции происходит как реакция на исходящую от него угрозу. Угроза исчезает с исчезновением врага, а интегрировать оказывается проще и дешевле, чем вести бесконечные войны, пытаясь всех убить.

Такой подход переносит противостояния с внешнего на внутренний контур. Империя борется уже не с внешним врагом, а с внутренним сепаратистом до тех пор, пока этот сепаратист, кто через три, а кто и через десять поколений, не становится частью имперского народа. Процентов 70 нынешних ханьцев — потомки бывших внешних врагов Китая, принявшие китайскую культуру и ставших китайцами. Среди русских процент потомков бывших врагов пониже, хотя тоже достаточно высок, так как интеграция идёт ещё со времён Олега Вещего и Игоря Старого. Зато у нас в тяжёлые годы широко распространяется такое явление, как чисто русский сепаратизм, когда коренные русские регионы империи придумывают себе новое имя, называют себя новой нерусской нацией и пытаются выжить отдельно от общей беды (это не только к Украине относится, это было до неё, было одновременно с ней и будет после).

Метод добивания (интеграции и ассимиляции) требует большого терпения и психической устойчивости нации, результат же появляется в следующих поколениях, а значит, результата может и не быть, если страну постигнет какая-то внезапная катастрофа, последствия которой усугубят и сделают необратимыми внутренние недоассимилированные. В этом слабость данного метода.

В принципе, надо иметь в виду, что только хорошим не бывает никакой выбор. У любой медали две стороны, в каждой силе заложена слабость, каждый успех несёт в себе зародыш поражения. Именно поэтому от политики нельзя отдохнуть. Всегда надо быть начеку, всегда необходимо просчитывать и опережать своих потенциальных врагов, даже если они ничего такого не думают. Необходимо создавать изначально такие условия, чтобы любые их враждебные задумки (буде возникнут) были обречены на провал.

Россия, всю жизнь бывшая неэкспансионистской универсалистской империей, умело и благополучно интегрировавшая иноплеменный субстрат, тем не менее обожглась в XIX — начале ХХ века, когда количество принятых империей иноплеменников, компактно расселённых на своих исторических территориях и независимых от имперского экономического кластера, стало сопоставимым с количеством имперского народа. Скорее всего, и их бы империя постепенно переварила, но внешние потрясения (Первая мировая война) и внутреннее ослабление в результате стартовавших в тот же период реформ привели к общеимперской катастрофе, в том числе к отделению окраин.

Вторая такая общеимперская катастрофа с тем же результатом (отделение окраин и начало проведения новыми независимыми государствами более-менее русофобской политики) произошла в результате краха СССР.

Две имперских катастрофы, существенную роль в которых сыграли недоассимилированные имперские подданные с окраин, нанесли идее неэкспансионистской универсалистской империи серьёзную травму. В сознании русского народа появился и у его значительной части укрепился образ неоколониальной империи, эксплуатирующей неинтегрируемые протектораты, как более экономически и политически выгодный.

На сегодня выбор Россией ещё не сделан. Борьба ещё идёт, и силы обоих лагерей примерно равны.

Я не берусь утверждать, что для России сегодня лучше, а что хуже: выбор определяется не только чьими-то желаниями или представлениями о справедливости и прочей субъективной чуши. Эффективный выбор определяется экономическими возможностями, рассмотренными в контексте конкретных внешних угроз. Именно эта конкретика формирует ту субъективность, которую мы называем нравственным состоянием общества, В конечном счёте, как ни крути, но общество считает нравственным то же, что считает выгодным (не в плане тактического гешефта, а в плане стратегического превосходства над всеми потенциальными врагами).

Так что не знаю, какой выбор Россия в конечном итоге сделает, но делать его надо с открытыми глазами, учитывая все преимуществ и риски каждого из вариантов, понимая также, что совместить их ещё менее вероятно, чем скрестить ужа с ежом, а также то, что сегодняшние успехи обещают нам не заслуженный отдых от трудов праведных, а новые труды по удержанию и развитию преимуществ, которые нам даст сделанный нами выбор, а также по минимизации его же (выбора) негативных последствий.

Только так и создаются, и живут тысячелетние империи — в постоянном напряжении и готовности к отражению новых угроз, связанных с имперским статусом. Гедонизм — удел малых народов, обречённых на исчезновение, согласившихся с этим и получающих удовольствие оттого, что борьба за существование окончена.