Макфол хочет как лучше, а получается как всегда

Узкую группу крайне непопулярных политиканов он принял за Россию и российское общество

Положение нынешнего посла Соединенных Штатов в России Майкла Макфола можно охарактеризовать как сложное. Он слишком часто совершал поступки или допускал высказывания, вызывающие изумление не только российской власти, но и значительной части общества. В отношении него озвучиваются либо скептические оценки, либо жесткие и не всегда справедливые обвинения.

 Это может стать неуправляемым процессом, негативным для отношений США и России и неприятным лично для Макфола. Неприятным не в плане оценок его будущей карьеры, а в плане его справедливого восприятия и в плане оценки его объективности и беспристрастности как аналитика и ученого. А Макфол – все же прежде всего именно ученый и исследователь. Он попал в Россию еще в 80-е годы и прожил в ней много лет. Учился и в Ленинградском университете, и в Институте русского языка им. А.С. Пушкина, на рубеже 90-х – в аспирантуре МГУ.

 Он проработал в России много лет и написал или осуществлял редакцию ряда книг (и книг хороших) о политическом процессе в России. Когда о нем говорят как о политтехнологе и специалисте в области «оранжевых революций», это просто по факту неверно. Не это – сфера его профессиональных интересов.

 Макфол – человек, изначально любящий и ценящий Россию. Точнее, исходно – вообще СССР, поскольку политически он принадлежит к рузвельтовской традиции, выступавшей за приоритетное сотрудничество США и СССР и концепцию двуполярного мира. Это продиктовано двумя исходными посылками.

 Во-первых, представители этого политического течения вообще с большим вниманием и симпатией следили за опытом СССР и считали, что Америке удалось решить многие свои проблемы именно благодаря использованию советского опыта, а интересы США и СССР в большей степени совпадали, нежели противоречили друг другу. Во вторых, они полагали и полагают, что попытка регулировать мировые процессы из одного центра непродуктивна и непрагматична, поскольку, с одной стороны, она является для этого центра повышенной нагрузкой, а с другой – до конца неосуществима: не хватает возможностей такого регулирования в применении ко всему человечеству. Поэтому эти люди всегда видели плюсы в варианте своего рода разделения мира на две зоны влияния со своими центрами, которые так или иначе, но были бы способны договариваться между собой и координировать свои действия.

 А для этого, среди прочего, нужна именно сильная Россия, ибо слабая Россия таким партнером быть не может.

 Именно из этого всегда исходил Макфол и в своей исследовательской деятельности в России в 90-е годы, и в своем формулировании концепции внешней политики США: сначала – для Гора на выборах 2000 года, а потом – и для Обамы. Отсюда – и его концепция «перезагрузки».

 При этом он – представитель «левореалистического» тренда в Демократической партии США, который, с одной стороны, находится буквально на грани от ориентации на марксистское учение (правда, при одновременном признании приоритета такой политической фикции, как «права человека»), с другой – полагает, что в политике нужно исходить из реально достижимого, а не из каких-то субъективных представлений об идеальном.

 При этом, разумеется, Макфол больше любит Америку, чем Россию, и является убежденным демократом – хотя лучшей в мире демократией считает именно американскую, притом, что видит многие ее несовершенства. Объективно, таким образом, Макфол есть дружественный России человек, нужный и полезный для нее. И в то же время происходит то, что происходит: его реальная деятельность оказывается сегодня достаточно далека от оптимальной и для него, и для России.

 В чем же проблема? Работая в 90-е годы в Москве, изучая все те процессы, которые происходили со времен перестройки, Макфол вступал в контакт и интересовался позициями и мнениями различных, особенно наиболее активных политических групп. В частности, тех, которые активно использовали близкую ему лексику: «демократия», «права человека», «многопартийность», «свобода слова», «альтернативные выборы» и все такое прочее. Разница была лишь в том, что если для Макфола все это действительно являлось глубоко воспринятыми и искренне почитаемыми ценностями, то для них – людей, называвших себя «демократами» и «правозащитниками», – лишь способом получить политическую и финансовую помощь извне, статус на Западе и контакты с влиятельными западными политиками.

 Макфолу они казались и кажутся кем-то вроде искренних борцов с тиранией, подвижниками из исторических романов, посвятившими свою жизнь борьбе за свободу, несмотря на трудности. Он знает многих из них лично, рассматривает если не как друзей, то как хороших знакомых, и искренне доверяет их информации и их оценкам. Старался встречаться с ними, когда приезжал в Москву, уже в 2000-е гг. Работая в США, встречался с ними не как с «агентурой», а просто как с хорошими знакомыми, которым он доверял и которых ценил.

 И в какой-то момент ученый Макфол оказался в значительной степени в плену у человеческих отношений и привязанностей человека Макфола. И он не понимал, что 20 лет назад эти люди, когда Макфол начинал их изучать и знакомиться с ними, может быть, в какой-то мере и отражали реальные общественные настроения. Но к 2000-м гг. они абсолютно маргинализировались и уже никого и ничего не представляли, кроме своих частью зашоренных стереотипов, а частью – собственных связанных с западной помощью расчетов.

 Причем сами эти знакомые (или знакомые их знакомых) активно пропагандировали на Западе свои имена, ездили в США, встречались с американским высшим политическим руководством, сенаторами и конгрессменами, раскладывали на столах Белого дома свои издания, не расходящиеся и не раскупаемые в России, но представляемые там в качестве «голоса общественности».

 Скажем, журналист или комментатор, выдавая себя за представителя «страдающего русского народа» и регулярно выезжая в Вашингтон, раздавала экземпляры своих статей по возможности большему числу политиков и должностных лиц, которые, читая его обличения, разглядывая красивое качественное глянцевое издание и видя тираж в десятки или сотни тысяч экземпляров, действительно начинали думать, что Россия только и живет тем, что читает этот журнал и, страдая от подавления свободы, мечтает освободиться от Путина.

 Или, скажем, несколько лет назад, выступив на одном из российских публичных политических форумов в Ярославле с достаточно интересным докладом, Макфол, чтобы довести его до сведения российского общества, отдал текст для публикации в редакцию «The New Times», искренне полагая, что это – широко читаемое издание. И не зная, что с таким же успехом его можно было б отдать, допустим, в газету «Голос коммуниста» - реально распространяемую схожим тиражом, хотя и читаемую несколько иной аудиторией.

 И он искренне не понимал, что публикация в этом журнале создаст для этого доклада образ ангажированности и нереспектабельности, а самого Макфола в глазах общества поставит в один ряд с Новодворской, т. е. выведет в число либерал-маргиналов, хотя Макфол на самом деле таковым не является. С Макфолом произошло то же самое, что происходит со многими российскими политиками: в какой-то момент они начинают принимать мнения и оценки своего окружения за мнение всего общества или как минимум за мнение его большей части.

 Проблема, ошибка и беда Макфола оказались в том, что он принял узкую группу крайне непопулярных и мало кого представляющих политиканов за Россию и российское общество и стал смотреть на происходящее в России глазами этой группы, не понимая, что он перенес симпатию и любовь к России на тех, кто отторгаем и презираем самой Россией, а во многом и откровенно ей враждебен.

 Сегодня это – ошибка Макфолла и проблема российско-американских отношений. Ему нужно просто понять, что он пытается судить о России по тому объекту, который не представляет ни Россию, ни российское общество. Его право, с кем ему дружить, но не стоит судить о положении в стране по слухам и выдумкам, которые пересказывают тебе приятели, рассчитывающие заслужить твое внимание своей мнимой осведомленностью.

Источинк: km.ru