Проблема рисков в современной экономике

В условиях мирового финансово-экономического кризиса тема устойчивости финансового сектора и снижения свойственных ему рисков стала центральной в обсуждениях новой посткризисной архитектуры мировой экономики, оттеснив все остальные аспекты экономической модели на периферию научных обсуждений и политических дискуссий.

Нетрудно понять, почему эта проблема рассматривается в качестве приоритетной.

Именно кризис финансовой системы летом 2007 года запустил кризисные процессы в мировой экономике, причем каждый новый этап кризиса начинался с неприятностей в финансовой сфере.

Аберрация экономической мысли

Последним таким примером является проблема долгов Греции, после появления которой многие заговорили о возможности очередной волны мирового кризиса. Считается также, что именно слабость финансовой системы сегодня является основным препятствием на пути восстановления мировой экономики.

С нашей точки зрения такая постановка проблемы страдает явной однобокостью, которая, впрочем, легко объяснима сложившимися в последние десятилетия тенденциями развития экономической науки. Пропасть между микроэкономикой и макроэкономикой, а также между тем, что считается собственно экономической наукой и наукой о финансах, стала практически непреодолимой.

Исходя из этих тенденций стало принято считать, что в реальном секторе, который без потери содержания можно вообразить безденежным, постоянно поддерживается равновесие. Все же риски сосредоточены в финансовом секторе, в котором кризисы и происходят и которые обычно реальный сектор не затрагивают. Вспомним, сколько раз в период кризиса мы слышали о том, что фундаментальные показатели экономики находятся на приемлемых уровнях, поэтому достаточно только нормализовать ситуацию в финансовом секторе, и кризис прекратится. Конечно, кризисы последних лет, начиная с «азиатского кризиса» 1997—1998 годов, и особенно нынешний кризис показывают, что при определенном стечении обстоятельств (по поводу которых ведутся жаркие дебаты) неприятности в финансовом секторе могут вывести реальный сектор из состояния равновесия. Но это, по мнению большинства экономистов, тем более является стимулом для того, чтобы сосредоточиться на финансовых проблемах.

Разделение труда увеличивает временные разрывы

Мы считаем, что фундаментальный риск мировой экономики лежит на стороне не финансового, а реального сектора. В чем этот риск заключается?

В основе современной производственной системы лежит, согласно нашему пониманию, процесс непрерывного углубления разделения труда, или, пользуясь терминологией О. Бем-Баверка, применение все более «окольных» способов производства. Какой бы терминологией ни пользоваться, речь во всех случаях идет об одном: о постоянном увеличении временного разрыва между тем моментом, когда материал природы поступает в экономическую систему, и тем моментом, когда он предстает в качестве конечного потребляемого продукта (этот временной промежуток мы будем называть временем производства).

Естественно, можно привести множество частных примеров, когда в результате углубления разделения труда время производства сокращается (Бем-Баверк, введя понятие «окольности», эту возможность заранее объявил несуществующей). Но, как правило, оно все-таки увеличивается, особенно если понимать его расширительно, включая, например, организационные преобразования структур бизнеса.

Это означает, что, когда мы принимаем решение о вовлечении сырья в экономический оборот, мы не имеем никакого представления о том, будет ли пользоваться спросом произведенный из него потребительский продукт. Последняя информация, которая у нас есть, — это объем сегодняшнего потребления. Но потребляемая сегодня продукция произведена из сырья, которое было вовлечено в хозяйственный оборот некоторое время назад, а вовсе не из того сырья, которое вовлекается синхронно с потреблением (хотя в большинстве экономических моделей считается именно так). Если завтра спрос упадет, то некоторая часть незавершенной продукции, включая и то сырье, которое мы только что вовлекли в оборот, окажется ненужной.

Дж. Хикс в своей фундаментальной работе «Стоимость и капитал» вполне откровенно объяснил, почему экономисты отказались от использования подхода, связанного с явным использованием понятия «окольных» способов производства. Дело в том, что при попытке количественно определить среднее время производства возникают многочисленные и непреодолимые технические сложности.

Это действительно так, однако сам отказ от весьма рационального и подтверждаемого реальностью подхода из-за сложностей его параметризации не может не вызывать удивления. Из того, что какому-то явлению невозможно поставить в соответствие однозначно определенное численное значение, вовсе не следует, что этого явления не существует. Тем не менее современная экономическая теория считает именно так.

За рисками риска не разглядеть

Объем потребляемой сегодня продукции ничего не говорит нам о том, сколько ее будет потребляться завтра. Мы можем, конечно, посмотреть объемы потребления на протяжении длительного периода времени — это тоже нам мало о чем скажет. Экстраполяция как инструмент прогнозирования в условиях действия деловых циклов не работает. Единственное, что мы можем увидеть, изучая долгосрочные тренды, — это то, что в определенные моменты времени объемы потребления внезапно и резко падают. Это могло бы послужить нам предупреждением, но, как показывает опыт, у экономических субъектов всякий раз возникает иллюзия, что уж на этот-то раз все будет иначе.

Иллюзия эта возникает не на пустом месте. Дело в том, что общий глобальный риск производственной системы отдельному хозяйствующему субъекту не виден. Он видит только ту часть производственной цепочки, которая находится под его собственным контролем. Здесь время производства, конечно, тоже существует, но оно гораздо меньше, чем общее время производства в экономической системе. Поэтому и риск кажется менее значительным. На локальном уровне риск, связанный с длительностью производственного цикла, как правило, выглядит незначительным по сравнению с чисто хозяйственными рисками, связанными с вероятными сбоями в функционировании хозяйственного механизма. Соответственно, именно хозяйственным рискам уделяется наибольшее внимание, тем более что существуют и активно применяются методы, снижающие риск длительности производственного цикла для отдельной экономической ячейки. В частности, к таким методам относится передача отдельных функций на аутсорсинг.

Более того, риск, связанный с длительностью производственного цикла, на уровне локальной хозяйственной ячейки часто воспринимается как чисто хозяйственный риск. Традиционные потребители перестали покупать произведенную продукцию? Значит, не доработал маркетинг. Значит, надо заставить сотрудников соответствующих подразделений побегать и попробовать найти новых потребителей. А заодно выяснить, не появился ли новый конкурент, сумевший резко улучшить соотношение «цена — качество». А также поручить своему научно-техническому подразделению подумать, можно ли снизить издержки, одновременно повысив качественные характеристики. Сменить упаковку, провести ребрендинг, наконец. Про системный характер кризиса типичный представитель реального сектора узнает из газет, из них же он узнает, что все проблемы — в финансовом секторе, и ждет, когда политики наконец-то разберутся с жадными банкирами.

Итак, мы имеем ситуацию, в которой системный риск заведомо есть, но которого вроде бы и нет — по крайней мере ни для одного из экономических субъектов он не играет сколько-нибудь заметной роли. Риск этот сосредоточен в реальном секторе. А какова роль финансового сектора?

Дробление и распределение — иллюзия отсутствия

Прежде всего необходимо понять, что финансовый сектор с системным риском ничего поделать не может. Никакие финансовые технологии не в состоянии предоставить нам заведомо достоверную информацию о том, каков будет уровень потребления через несколько месяцев, год, несколько лет. Как бы ни была развита финансовая система, какие бы самые новейшие финансовые технологии ни применялись бы, системный риск реального сектора будет оставаться неизменным.

Не будучи в состоянии что-то сделать с содержанием системного риска, финансовая система активно работает над видоизменением его формы. Делает она это трояким образом.

Во-первых, финансовая система разбивает общий системный риск на огромное количество маленьких рисков.

Собственно, в реальном секторе системный риск уже разбит на маленькие, часто практически незаметные доли в силу дробной организационной структуры самого этого сектора. Однако финансовая система дробит риск на еще более маленькие фрагменты.

Рассмотрим пример. Как известно, отраслью, в которой фактор времени производства играет существенную роль, является сельское хозяйство. Там всегда существует вопрос: что сеять, сколько сеять, поскольку предсказать будущий спрос невозможно. В результате по осени в одних видах продукции наблюдается дефицит, в других — явный избыток. Цены непредсказуемо скачут — то растут, то падают.

Здесь производителю на помощь приходят финансовые технологии, позволяющие ему застраховаться от резкого падения цен в момент, когда урожай будет собран и поступит на рынок (аналогичную страховку может купить и потребитель — на случай, если цены резко вырастут). Теперь риск будет поделен между производителем сельскохозяйственной продукции и страховщиком. Страховщик может дальше оперировать с принятым им на себя риском, выпустив производный инструмент второго порядка, и так далее.

В результате выпуска ценных бумаг следующих уровней общий системный риск остается таким же, каким он был, однако теперь он разделен на множество рисков, каждый из которых настолько мал, что его держателям кажется, что риска нет вообще. При этом создается еще одна иллюзия, а именно, что каждая порция риска самостоятельна, независима от других порций одного и того же риска, поскольку каждая из таких порций обращается на разных рынках финансовых инструментов.

Во-вторых, финансовая система распределяет общий системный риск среди широкого круга инвесторов.

Чем мельче порция риска, тем большее количество потенциальных инвесторов готово принять его на себя, полагая, что риска нет вообще.

В-третьих, финансовая система перераспределяет риски во времени.

Если кажется, что граждане могут себе позволить купить произведенный продукт, им можно предоставить кредит. В этом случае реализация системного риска откладывается на некоторое время. В конце концов выяснится, что граждане действительно не могли позволить себе купить этот продукт, — когда они перестанут платить по кредитам. В этом случае кредиты можно реструктурировать, но тогда граждане перестанут покупать какие-то другие продукты, то есть системный риск перенесется в какие-то другие сектора реального сектора.

Можно ли нарезать бесконечную колбасу?

Существует ли собственный риск финансовой системы, не связанный с системным риском реального сектора? Здесь необходимо отметить два аспекта.

1. Есть собственный риск финансовой системы, связанный с возможностью мошенничества, — случай Мэдоффа это лишний раз показал. Однако надо понимать, что грань между легальной деятельностью в финансовом секторе и чистым мошенничеством крайне тонка. При желании деятельность финансовой системы можно в целом охарактеризовать как мошенническую. Ибо финансовая система производит иллюзии: она принимает на себя вполне конкретный и неуничтожимый риск, но благодаря манипуляциям с ним продает его своим клиентам инвесторам под видом низкорисковых или вообще безрисковых инструментов. Разница между респектабельными финансами и Мэдоффом заключается в том, что он это делал сознательно, а финансовая система в целом делает это бессознательно.

2. Как мы уже говорили, финансовая система активно работает с формой риска, поэтому структура риска в финансовой системе не совпадает со структурой риска в реальном секторе. Поскольку же экономические агенты ориентируются в своей деятельности в том числе и на структуру рисков в финансовом секторе, постольку финансовый сектор оказывает влияние на реальный сектор.
В реальном секторе под воздействием финансового начинают формироваться дополнительные диспропорции, в результате чего системный риск начинает расти, — это и есть проблема финансовых пузырей.

Далее начинается гонка. Представьте себе, что вам надо нарезать батон колбасы на мелкие кусочки. Однако по мере того как вы его режете, остающаяся часть начинает расти. Вы режете еще быстрее, но вскоре замечаете, что темп роста колбасы является возрастающей функцией от скорости, с которой вы колбасу режете. Нечто подобное и наблюдалось в период, предшествовавший нынешнему кризису.

Реальные пределы роста

Финансовый сектор принимает на себя системный риск реального сектора, поэтому нет ничего удивительного в том, что именно финансовый сектор оказывается на переднем крае, когда этот риск реализуется и экономика вступает в период кризиса. Своя доля «вины» финансового сектора тоже есть, особенно если учесть, что кризисы обычно начинаются в тех сферах, в которых финансовый сектор оказывает воздействие на реальный. Но первоначальный источник кризиса находится все-таки в реальном секторе. Потери финансовой системы — это убытки предприятий реального сектора. Это убытки, которые до поры до времени благодаря финансовой системе удавалось скрывать, перераспределять во времени и пространстве, относя их на будущие периоды и перекладывая на широкие массы инвесторов таким образом, чтобы это не подрывало стимулы к инвестированию.

Откуда же взялись эти убытки реального сектора? Еще со времен Адама Смита известно, что уровень разделения труда обусловлен размерами рынка. Так вот, наша гипотеза заключается в том, что в настоящее время сложившийся в мировой экономике уровень разделения труда превышает размеры рынка.

Раньше рост уровня разделения труда имел своим следствием, с одной стороны, рост системного риска реального сектора, с другой — рост эффективности производства, который реализовывался на постоянно расширяющихся рынках. Баланс был достаточно хрупким: кризисы все равно возникали, но носили краткосрочный характер. Сегодня же мы сталкиваемся с ситуацией, когда растущую вследствие углубления разделения труда эффективность невозможно реализовать из-за ограниченности рынков, ибо эти рынки уже стали глобальными. Предел достигнут. В результате рост системного риска реального сектора ничем не компенсируется, за исключением попыток финансовой системы этот риск каким-то образом размазать во времени и экономическом пространстве.

Можно, конечно, обсуждать проблему снижения рисков в финансовом секторе. Но тогда возникает вопрос: а кто возьмет на себя системный риск реального сектора и как он будет им управлять? Можно предположить, что это будут делать государства, но ни одно современное государство в мире не контролирует сколько-нибудь значительную часть системного риска реального сектора (наметившаяся в последнее время тенденция к усилению протекционизма есть попытка — заведомо провальная — такой контроль хоть как-то усилить).

Кроме того, современные государства не обладают ни возможностями, ни особым желанием брать на себя риски реального сектора. Но рано или поздно теми или иными способами им придется это сделать. Но государства, которые это сделают, будут устроены совсем иным способом, нежели те, которые существуют сейчас. Собственно, понимание этого обстоятельства и делает актуальным вопрос о новых социальных технологиях.

Источник:   Михаил Хазин

Размещение рекламы в каталоге